Теперь за беглецами приехала сотрудник реабилитационного центра, а заодно и его позвали, чтобы все по закону.
— А мы тогда зачем? — не понял старший оперуполномоченный.
— Вот я и спрашиваю — зачем?
У Распоповой от такой наглости дыханье сперло. Не давая ей опомниться, Лопаницын предложил:
— Может, просто ребят увезем, если уж приехали? Тут всего-то минут двадцать ехать… С меня пиво.
Оперативники согласились. Петр поднял голову и свистнул. На балкончике появилась Марина Васильевна.
— Спускайтесь, сейчас поедем!
Через пять минут шестнадцать мальчишек и девчонок вышли парами из подъезда и чинно-блинно сели в автобус, с презрением глядя на Распопову. Вслед за ними в «пазик» зашли Геращенко и сама Кулик.
— Бдишь? — Галина нависла над коллегой.
Распопова только глазами хлопала. Ее только что нагло провели.
— Шеф, поехали! — крикнул участковый, тридцать два и тридцать один, а потом еще два раза по столько же.
Опергруппа уехала сразу же, едва пассажиры выгрузились у ворот Центра реабилитации. Распопова сказала, что проследит, и тоже вышла.
— Ну? — Она осмотрела своих оппонентов. — И что вы придумали? Вы здесь все заодно, да? Одна банда? Я вас не боюсь!
— Дура! — крикнул Евгений из-за спины Марины Васильевны.
— Идемте, нам нужно все обсудить, — велела Геращенко. — Ребята, во дворе пока погуляйте.
— Что? — Распопова ощерилась. — Кажется, и ваша контора тут замешана, да?
— Дура!
— Хорошо, — скрипнула зубами Галка. — Марина Васильевна, чтобы ребята не волновались, проводите их в приемный изолятор. Эта женщина вам покажет, куда идти.
С видом победителя Распопова повела детей с «мамой» за собой, а Геращенко и Кулик вошли через главный вход, к директору.
Лопаницын остался курить на улице.
Не прошло и получаса, как участковый понял, что укурился насмерть.
Потому что увидел, как из земли проклюнулся сначала один, потом другой, потом еще несколько и, наконец, целая грядка Куликов.
Зрелище было жутковатое: ладони рвут дерн, разгребают грунт, и на свет появляется сначала голова с грязным, бессмысленным лицом, потом, выворачивая комья сырого глинозема, появляются плечи, руки упираются и вытягивают на свет все остальное. А потом земля осыпается, и вот он, стоит новенький, как с иголочки, Женя Кулик.
Не успел Петр Ильич проморгаться, как двор Центра оказался полон детей.
— Мама, мама вернулась! — закричали Кулики, едва Марина Васильевна вошла в изолятор. — Мама, ты за нами?
Кулик онемела. Вот Саша. Вот близняшки Виктория и Вероника. Мишка, Кирилл, Аннушка…
— Ма, мы домой сейчас, да? Ма, ты нас насовсем забираешь?
Медик и нянечка с воспитателем во все глаза смотрели на эту сцену: дети со всех сторон облепили непутевую мамашу, а та лишь губами шевелила, будто пересчитывая.
— Мои, — вдруг сказала Кулик, и взгляд ее стал быстрым и ясным. — Они все мои, и я их забираю. Ребята, собирайтесь.
— Как же, мамаша? — встрепенулась дежурная воспитатель. — Нет, так не положено, стойте, нужно документы оформлять.
— Я вам не позволю, — вскочила Распопова. — Это похищение!
Марина не ответила. Она толкнула запертую дверь — и та выпала вместе с косяком.
— Дети, домой! — позвала она.
С веселым гвалтом ребята потекли в дверной проем, и, как ни пытались нянечка, воспитатель и Распопова остановить этот поток, ничего у них не вышло.
Петр Ильич, увидав Марину Васильевну в окружении ребят всех возрастов и размеров, понял, что теперь драки не избежать.
— Куда собрались?
— Домой, — ответила Кулик.
— С детьми?
— Да. Что-то не так?
— Насколько мне известно, у вас нет детей.
— Теперь есть.
— И когда только успели?
— Дайте пройти.
Позади уже бежали крайне взволнованные сотрудники Центра, размахивала руками и бюстом Распопова, и вообще сцена напоминала эпизод из военного фильма, когда оккупанты вот-вот войдут в город, а никто не успел сбежать: всеобщая суета и паника, и никто не знает, что предпринять.
Лопаницын раскрыл кобуру. Это была простая демонстрация силы, могла подействовать, а могла и нет. Но лучше бы подействовала…
— Думаете, испугаюсь? — Глаза Марины Васильевны пылали.
— Нет, вы ведь такая смелая! Не порите горячки. Хотите забрать детей — сделайте это цивилизованно. Вас ведь сожрут иначе, вместе с ребятами и кошками.
Дети растерянно смотрели по сторонам, не зная, как быть. Кулик чувствовала небывалый подъем силы, она могла смести всех и вся, чтобы вывести своих детей из этого кошмара, но остатки прошлой Марины, холодной и рассудительной, мешали.
Евгений подергал ее за рукав.
— Что такое, Женя? — Кулик села на корточки перед сыном.
Тот крепко обнял ее за шею и прошептал:
— Мама, иди! Мы знаем, что ты за нами вернешься. Не бойся, никто нас не обидит. Да, ребята?
Марина подхватила Женю на руки и посмотрела на остальных. Дети расступились, оставив узкую дорожку к воротам.
— Не забудете меня? — шепнула она.
Женя снова прижался к самому уху:
— Никогда.
Осторожно опустив сына на землю, Кулик пошла к выходу. Обернулась.
Ребята смотрели и улыбались.
— Я скоро, зайцы, — пообещала Марина Васильевна. — Не скучайте.
И Лопаницын, и Геращенко (особенно Геращенко) мысленно аплодировали, пока мать-героиня не скрылась за поворотом.
Нельзя утверждать, что Леня всю жизнь нюхал одни розы, а от него самого пахло исключительно дорогим одеколоном, однако всему же есть предел! Такой жесточайшей вони Бухта не обонял никогда и теперь истово надеялся, что никогда не будет.
Впрочем, начнем по порядку. С Мариной Васильевной он столкнулся случайно, и на свою голову поздоровался. Та немедля начала жаловаться на жизнь, мол, кошки из окон вываливаются, как старухи у Хармса, и как-то слово за слово Леня проговорился, что работает на заводе и там можно сделать решетки. Кулик немедля поймала его на слове и вытянула обещание сделать эти самые решетки. Бухта потом долго подозревал, что стал жертвой психотронной атаки, иначе как объяснить, что он по доброй воле вошел в квартиру сумасшедшей кошатницы и снял размеры при помощи спичечного коробка?
Так или иначе на следующий день он в диком угаре подошел к сварщику и сказал:
— Пять решеток надо сварить, вот размеры. Только размер ячейки не больше семи сантиметров.
— Ты охренел? Материала уйдет — йоппа-мама! — возмутился сварщик, которому вовсе не улыбалось выполнять столько работы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
